Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.
В мои лета не должно сметь свое суждение иметь.
Чин следовал ему; он службу вдруг оставил, в деревне книги стал читать.
Друг. Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок?
Оттуда моды к нам, и авторы, и музы: губители карманов и сердец! Когда избавит нас творец от шляпок их! чепцов! и шпилек! и булавок! и книжных и бисквитных лавок!..
Ослы! сто раз вам повторять? Принять его, позвать, просить, сказать, что дома, что очень рад. Пошел же, торопись.
Один Молчалин мне не свой, и то затем, что деловой.
Ученье – вот чума, ученость – вот причина, что нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений.
А впрочем, он дойдет до степеней известных, ведь нынче любят бессловесных.
И точно, начал свет глупеть, сказать вы можете вздохнувши; как посравнить да осмотреть век нынешний и век минувший…
Вольнее всякий дышит и не торопится вписаться в полк шутов.
Дома новы, но предрассудки стары.
Где, укажите нам, отечества отцы, которых мы должны принять за образцы? Не эти ли, грабительством богаты? Защиту от суда в друзьях нашли, в родстве, великолепные соорудя палаты, где разливаются в пирах и мотовстве…
Да и кому в Москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы?
Мне весело, когда смешных встречаю, а чаще с ними я скучаю.
Чины людьми даются, а люди могут обмануться.
Когда в делах – я от веселий прячусь, когда дурачиться – дурачусь, а смешивать два эти ремесла есть тьма искусников, я не из их числа.
Ах! если рождены мы все перенимать, хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев.
Вот меры чрезвычайны, чтоб взашеи прогнать и вас, и ваши тайны.
Что хуже в них? душа или язык?